Прекрасный, живой рассказ военного корреспондента Дмитрия Стешина о ситуации в Ливии, когда он открыл для себя 90-й Псалом, который считается основной “обережной” молитвой в христианстве.
Ливия. 90-й псалом
Дмитрий Стешин
Красота православной молитвы открылась мне внезапно, но так ярко, и при таких необычных обстоятельствах, что я могу назвать и день и час. Но точное место определить невозможно – примерно 100 километров от Тобрука, на дороге, по которой объезжают прибрежные поселки ливийской Киренаики. Поселки эти находятся под властью «ливийского джамаата Аль-Каиды», поэтому там сильно не жалуют так называемых «повстанцев из Бенгази». Людей, которые шумно радуются, когда их страну бомбят чужие армии из далеких земель. Поэтому, тобрукские таксисты, перевозящие западных журналистов с египетской границы в Бенгази, предпочитают делать большой крюк по пустыне, далеко объезжая крепкое в вере и бескомпромиссное во взглядах побережье. Объезд этот занимает около 300 километров, по идеальной асфальтовой дороге проложенной через пустыню, как по линейке.
Всю дорогу, начиная, пожалуй, с аэроэкспресса в «Шереметьево», меня мучали какие-то тягостные предчувствия. Я раз за разом доставал духовное утешение, которым меня снабдили в Свято-Боголюбовом монастыре – карманный молитвослов вытерся по краям, приобрел вид книжки, к которой обращаются постоянно.
Между страничками лежала иконка, на обороте которой, славянским полууставом был напечатан 90-й псалом. Я прочел его, буквально сотни раз, проезжая в день тысячи километров по этим безрадостным пескам Северной Африки. Псалом читался странно. Я не понимал текста, слова не складывались в предложения, а предложения в текст. При этом, сердце, опережая разум, подсказывало мне, что рано или поздно, я все-таки познаю его суть. Я пытался заучить псалом наизусть, но моя почти фотографическая память на цитаты, отказывалась запомнить небольшой текст. Взгляд спотыкался на сдвоенных гласных с шипящими между ними. Вместо открытия души для молитвы, думалось черт знает о чем. Например: когда большевики отменили архаичное окончание аго и яго для причастий в винительном и родительном падежах? В 1918 или в 1919 году? А зачем? Что гремит в нашей машине справа, сзади, где мы здесь будем ремонтироваться, если что случится, и долго ли ехать на верблюдах до Бенгази?
Верблюды, действительно, встречались через каждый десяток километров, но их хозяев или погонщиков мы не видели никогда. Возможно, их и не было, и верблюды жили здесь сами по себе, свободные, никем не порабощенные, как после сотворения мира.
Небо над пустыней, справа, как-то быстро стало чернильно-черным – мы неслись параллельно песчаной буре и через полсотни километров, должны были пересечь ее курс в точке, где пустынная дорога резко сворачивает к побережью. Языки этой бури заползали на асфальт, крутили маленькие смерчи, хлестали по машине песчаной крупой.
Водитель наш кряхтел обеспокоенно и крутил головой. Ему не хотелось пережидать такой катаклизм в пустыне, но, похоже, что иных вариантов уже не было. Только многочасовое сидение в раскачивающейся от бешеного ветра машине… В духоте, с песком на зубах и без воды…
Я вчитался в строки псалма и буквально вздрогнул –
«…и тьма одесную тебе, к тебе же не приближется». Тьма и не приближалась, а просто тянула к нам свои щупальцы.
Текст вдруг перестал быть абстрактным, не имеющим отношения к реальности, а потому – непостижимым. И я, совершенно спокойно смотрел, как наш водитель, пришпоривая безжалостно и погоняя машину, «подрезает» грозовой фронт тянущийся, пожалуй, от самой египетской Александрии. Но, мы успеваем проскочить, я уже видел это, и думал, что по-другому и быть не должно. Уверенность была какая-то каменная, неподъемная и непоколебимая.
Через два дня нас взяли в плен ливийские повстанцы.
Читать далее…