Холо-система: Форум
“Трения” и конфликты мистиков и религиозных идеологов
У меня никогда не было внутренних конфликтов с Православием.
С самого детства меня привлекало наше родное русское Православие, и меня тянуло в его пространство. Оно было всегда интуитивно близко – мне нравились обряды, облачения священников, церковная утварь, антураж. А храмовое пространство всегда было для меня чем-то сакральным и очень притягательным для какой-то глубинной части меня.
Конфликты, а точнее некоторое непонимание и вопросы, касательно религии и института церкви в целом начали возникать намного позже, когда мое общение с Православием перешло из чисто детски наивно-открытого общения непосредственно с пространством, в общение с конкретными представителями церкви.
При этом отмечу, что внутренне ощущение сакральности, ощущение чего-то подлинного в нашем родном православии не покидало меня никогда.
И вот в нашем общении на сессиях Алексей, тонкий знаток религии и талантливый психолог, постепенно стал раскрывать мне суть некоторых моментов и явлений, вызывавших у меня вопросы, а иной раз даже недоумение.
И тогда же он рассказал о том, что людей церкви можно разделить на три типа – религиозных мистиков, философов и идеологов. Он также описывал, что стоит за каждым из этих типов, приводил примеры представителей и прояснял особенности и отличительные черты каждого типа.
Потом, когда я уже стала читать жития и знакомиться ближе с жизнеописаниями разных святых праведников, старцев, угодников Божиих, одним словом тех, кого можно отнести к подлинным мистикам, отчетливо обратил на себя внимание тот факт, что даже такие светочи, столпы Православия, как Серафим Саровский, старцы Оптинские и многие другие, чья святость еще при их жизни не вызывала сомнений в народе, имели немало конфликтов с церковным начальством (которое преимущественно состоит именно из людей, относящихся к типу религиозных идеологов).
Причем конфликты эти бывали порой весьма и весьма серьезные.
И это породило во мне новый виток недоумения и отчасти такого по-детски наивного удивления «разве ж так бывает, неужели такие люди могут быть притесняемы, не поняты в своем же окружении, среди «соратников по духу»?
Оказывается, бывает.
И примеров тому предостаточно.
Хотя, конечно же, тут вернее было бы сказать, что конфликты были не у мистиков с идеологами, а как раз-таки у идеологов с мистиками. Потому что у подлинных мистиков, как говорится, «на все Воля Божия», а вот у идеологов, и в особенности у идеологов эгоцентрического типа (Алексей называет их “эго-идеологи”), это отнюдь не так.
Приведу здесь наиболее яркие примеры таких противостояний религиозных идеологов мистикам.
И начать мне бы хотелось с истории преподобного Серафима Саровского чудотворца.
С одной стороны, «Можно сказать без преувеличения, что вся Россия в то время знала и чтила о. Серафима; по крайней мере, слух о великом подвижнике ходил повсюду. Известные подвижники, одновременно с ним жившие, по духу знавшие старца Серафима, глубоко уважая его нравственное достоинство, другим делали отзывы о нем самые возвышенные, ибо все смотрели на него, яко на град, верху горы стоящий. Священники и архиереи Православной Церкви, проводившие жизнь духовную и святую, имели глубокое уважение к Саровскому подвижнику, как и всегда в чистом сосуде совести хранят это уважение к добрым и святым душам. Некоторые из епископов писали письма к о. Серафиму, спрашивали его советов… »
Но, тем не менее, у этого святого старца возникало множество трений с разными людьми церкви, или, иначе говоря – с религиозными идеологами.
Одним из частых поводов для нареканий и укоризны мистиков со стороны религиозных идеологов в былые времена был тот факт, что мистики, будучи монахами, принимали посетителей обоих полов с их душевными треволнениями. И Серафим Саровский не был исключением.
Приведу здесь одну цитату из Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря, составленной священномучеником Серафимом Чичаговым (далее «Летописи»).
Один брат (инок) решился даже сказать ему: «Тебя много беспокоят обоих полов люди, и ты пускаешь к себе всех без различия».
Отец Серафим, оправдывая себя от пустого нарекания, привел в пример св. Илариона Великого, который не велел затворять дверей ради странников. «Положим, – говорил он, – что я затворю двери моей кельи. Приходящие к ней, нуждаясь в слове утешения, будут заклинать меня Богом отворить двери и, не получив от меня ответа, с печалью пойдут домой… Какое оправдание могу тогда привести Богу на страшном суде Его?»
Отсюда видно, что о. Серафим считал прием к себе всех приходящих делом совести, обязательством жизни, в котором Бог потребует от него отчета на суде.
Некто выразил ту же мысль еще решительнее: «Тобою, – говорил, – некоторые соблазняются».
Старец ответствовал на сие так: «Но я не соблазняюсь ни тем, что мною одни пользуются, ни тем, что других это соблазняет».
Примечательно, что таких возмущений было весьма и весьма много. Вот еще один такой пример.
Разумеется, такие претензии были возможны только со стороны представителей церкви – монахов или священников. Ведь миряне никак не могли предъявлять претензии монаху, подвижнику, старцу.
Только лишь наличие какого-то статуса внутри церкви и давало им основание для предъявления претензий Серафиму.
Но продолжим знакомиться с историческим материалом.
Много нареканий на о. Серафима среди братии Саровского монастыря вызывали и некоторые правила, вводимые преподобным старцем в Дивеевской обители.
Чтобы видимо убедить всех, что Господу и Царице Небесной угодно, дабы о. Серафим занимался Дивеевской обителью, великий старец выбрал вековое дерево и помолился, чтобы оно преклонилось в знак Божия определения. Действительно, наутро это дерево оказалось выворочено с громадным корнем, при совершенно тихой погоде. Об этом дереве имеется множество записанных повествований сирот о. Серафима.»
Но больше всего забот, хлопот и неприятностей при жизни, а еще больше после кончины о. Серафима доставлял ему Иван Тихонович Толстошеев, живописец по ремеслу из г. Тамбова.
Причем данный конфликт является примером противостояния не просто религиозного идеолога мистику, а уже эго-идеолога, потому что мотивом всех действий этого Ивана Тихоновича было, в конечном итоге, захватить власть над всей Дивеевской обителью и «духовно окормлять» ее сестёр.
Когда старец был жив, то этого на тот момент простого инока можно было часто встретить у батюшки Серафима.
Но приходил он к нему не столько за советом и вразумлением, потому что их он просто не исполнял, сколько ведомый желанием получить предсказания.
Причем некоторые из предсказаний, как показала дальнейшая история, он без зазрения совести использовал в угоду себе ради достижения власти.
Читаем в «Летописи»:
«Так как характеристика этого инока, имевшего столь пагубное влияние на Дивеевскую обитель в течение многих лет, должна быть выведена с подобающей для истории осторожностью, то составителю летописи остается обратиться к повествованиям, рассказам и свидетельствам современников его, предоставляя им самим слово.»
Вот тут приведу выдержки из этих повествований.
И тут возникает вопрос: «Неужели этот богомудрый старец не видел, что за человек перед ним?»
Разумеется, видел, и даже сиротам своим, насельницам Дивеевской обители, предсказывал, что этот Иван Тихонович всеми возможными путями, корысти ради, будет стараться заполучить обитель в свое управление, и предостерегал об этом, описывая грядущие времена: «Вы до антихриста не доживете, а времена антихриста переживете!» Вот воспоминания некоторых послушниц о прозорливости батюшки Серафима относительно Ивана Тихоновича Толстошеева и его козней.
Перед праведной кончиной батюшки Серафима бывал у него неоднократно протоиерей о. Василий Садовский, который был очень близок к старцу и « … который с годами достиг высшей духовности и сделался истинным отцом и другом Серафимовых сирот».
В своих записях о. Василий зафиксировал главные правила, которые заповедовал батюшка о. Серафим Дивееву.
«Сама Матерь Божия обителью управит, – сказал батюшка. – Всему Она Сама научит, все устроит и укажет, кого нужно – изберет и призовет, кого нет – ими же весть судьбами, изженет из обители Своей; что полезное – утвердит, не полезное разорит и все, все Сама совершит, как Ее токмо единой воле здесь то угодно! Вот на что я, батюшка, отцом называюсь им, гляди! Исповедую тебе и Богом свидетельствуюсь, что ни одного камешка я по своей воле у них не поставил, ниже слова единого от себя не сказал им и ни единую из них не принимал я по желанию своему, против воли Царицы Небесной! А коли я убогий, которому Сама Матерь Божия поручила их, не соизволил своего и своему, выполняя лишь только Святейшие приказания Ее, кольми паче другим надлежит то, батюшка! Вот ты им духовный отец, Царица Небесная Сама тебя избрала им, тебе жить с ними, то и должен ты все знать; вот я тебе и сказываю…»
Полностью приведу их вот тут.
Но после смерти праведного старца вышеупомянутый Иван Тихонович Толстошеев делал все с точностью до наоборот, попирая своими коварными действиями заповеди величайшего мистика и праведника, подтасовывая факты и перевирая предсказания о. Серафима в угоду себе.
Иван Тихонович способствовал объединению двух общин – Казанской (вдовьей) и Мельнично-девической, против чего категорически высказывался в свое время о. Серафим.
Толстошеев закрывал храмы, действовавшие при жизни Серафима, закладывал свои, причем совершенно не в тех местах, где заповедовал преподобный, ставил на руководящие места угодных ему послушниц – и все это ради утверждения своей власти в Дивеевской обители.
… озлобившись до последней крайности, он воскликнул тут же, стоя пред аналоем: «Клянусь после этого, что моей ноги не будет здесь и что не почию до тех пор, пока не истреблю до конца и не сотру с лица земли даже память о существовании мельничной обители! Змиею сделаюсь, а вползу!»
Много, много страданий принес Иван Тихонович сестрам Дивеевским, которых, по словам преподобного старца, Сама Царица избрала Себе в удел, много, много смуты породил своими лукавыми корыстными деяниями. Но все же сестры, крепкие в вере и преданные заветам преподобного старца, выстояли, и воцарился в Дивееской обители вновь порядок.
***
Приведу еще несколько примеров противостояния религиозных идеологов мистикам уже из истории монастыря Оптиной Пустыни, и начну с преподобного старца Оптинского Льва.
 | Преподобный Лев Оптинский, в миру Лев Данилович Наголкин, принял постриг в монашество с именем Леонид. В схиму был пострижен вновь с именем Лев. Пройдя долгий монашеский путь и проведя достаточно долгое время в разных монастырях по всей России, он перенял древнюю традицию старчества от учеников великого подвижника Паисия Величковского. Оказавшись в Оптиной пустыни, о. Леонид стал основателем Оптинского старчества и воспитателем своих преемников – будущих знаменитых старцев Оптинских. |
Но для начала мне хотелось бы сказать пару слов о самом старчестве.
Старчество – понятие достаточно обширное.
С одной стороны, если рассматривать его внешне, то это часть монастырского устава в тех монастырях, где оно заведено.
С другой, так сказать, с внутренней стороны, старчество «…по определению блаженной памяти покойного Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия, состоит в искреннем духовном отношении и послушании духовных детей своему духовному отцу или старцу.»
Причем послушание это должно быть всецелостным. Ведь через него Старец-наставник ведет своих духовных чад к совершенствованию в духовной жизни.
«Без непрестанной молитвы не очищается сердце, без откровения помыслов подвижник не растёт. Старцы утверждали, что враг всевает помыслы, навязывает искушения, уровень которых всегда чуть выше, чем силы подвижника. Поэтому, открывая помыслы старцу, подвизающийся получает помощь. А демонский напор ослабевает.»
Следует также отметить, что традиция старчества – очень древняя. Но так сложилось, что к концу XVIII столетия, в том числе и на территории России оно практически полностью было предано забвению. И в годы жизни отца Льва внешние подвиги — пост, труды, поклоны, а иногда и вериги — считались достаточными для спасения души.
Возрождению старчества во многом способствовал знаменитый и великий старец, архимандрит Паисий Величковский. Одним из его учеников был схимонах Федор. Он и передал этот порядок монашеской жизни иеросхимонаху о. Леониду, а он уже ввел старчество в Оптиной Пустыни.
Так вот, как только старец о. Леонид пришел в Оптину Пустынь, настоятель отец Моисей сразу передал ему духовное руководство братией, да и сам он подчинился влиянию Старца.
По словам оптинского старожила, о. игумена Марка, «старец о. Леонид, как имевший дар прозорливости, вникал во все. … все делалось, большей частью, по указанию Старца. Старец заправлял не только внутренней, духовной, но и внешней стороной братства обители».
Но «смелый и великодушный, он действовал всегда открыто и своей жизнью как бы вызывал на себя гонения, которые, как неизбежный удел почти всех рабов Божиих, и следовали за ним повсюду до самой его кончины.»
Первые недовольства и недоумение со стороны братии не заставили себя долго ждать. Правда, пока что они не имели столь серьёзных последствий для о. Леонида. И вызваны были во многом тем, что, как уже упоминалось выше, большинство было монахами внешними, совершенно не знакомыми с традицией старчества.
Приведу несколько примеров вот тут.
А вот, пожалуй, еще один из ярких и красочных примеров того, как разнятся взгляды и поведение мистиков и религиозных идеологов.
«Такой был случай. Некоторые не расположенные к старцу о. Леониду иеромонахи из так называемых ученых ― вдовых священников, в монастыре частенько собирались вместе для собеседования. В одно из таких собраний между ними зашел вопрос о каком-то тексте из Апокалипсиса. И вот один из собеседников, о. И-й, вызвался, между прочим, озадачить этим вопросом старца Леонида. Все одобрили это. Немедленно отправился о. И-й на скитскую пасеку. Старец в это время был свободен, принял посетителя ласково и попросил садиться. ― «Да нет, ― сказал о. И-й, ― ведь я пришел к тебе за важным делом. Что значит в Апокалипсисе вот такой-то текст? А! ― растолкуй-ка». ― «О, отче, ― смиренно ответил старец, ― я за такие мудрости не берусь». ― «Так я тебе растолкую», ― продолжал о. И-й. ― «Ну, так теперь уже, отче, садись. Дело-то немаленькое; да чем же бы тебя угостить? не угодно ли чайку?» ― «Хорошо». ― Вскоре подан был чай и потребное к чаю. Когда же посетитель довольно поугостился, тогда старец воочию показал ему, что людям сластолюбивым, им же бог чрево, браться толковать и объяснять высокие апокалипсические сказания, быть зрителем коих сподоблен был великий апостол св. Иоанн Богослов, наперсник и друг Христов, есть великая дерзость. Этим очень пристыжены были как совопросник, так и все его сообщники.»
Честно признаться, данный эпизод вызывает скорее улыбку, но можно себе представить, до чего остро и болезненно он мог быть воспринят теми самыми религиозными идеологами.
Но это все «это были только цветы, а ягоды ожидали старца впереди»…
Наиболее драматический оборот дела приняли, когда в Калуге на смену одному епископу пришел новый – преосвященный Николай.
В монастыре по-прежнему оставались невзлюбившие Старца и настоятеля Моисея монахи.
Одним из таких откровенных ненавистников Старца был скитский схимник отец Вассиан – из бывших крепостных, которого можно отнести к монахам «внешним», или как раз-таки к представителям типа религиозный идеолог, к тому же еще и малограмотным. Вот очень примечательное его описание.
«Отцу Вассиану, как было известно, очень не нравилось то, что к старцу о. Леониду приходило много народа не только из монашествующих обоего пола, но и из мирских лиц также обоего пола. Прибытие Старца с учениками в Скит представлялось о. Вассиану наплывом нечистой силы, а старца Леонида и его учеников он не иначе называл, как по имени «лянидовшина». В сильном расстройстве духа он так иногда жаловался окружавшим его: «Я вот и Скит заводил, а меня-то и знать никто не хочет, а у него-то ишь сколько народу-то! Да вишь это… колдовство. Я эту арынь „лянидовшину“ разгоню».»
В итоге он стал орудием в руках других недоброжелателей отца Леонида, наводивших хулу на Старца.
«Притихшие было на время нерасположенные к Старцу, а вместе и к о. настоятелю Моисею братия воспользовались этой слабой стороной и простоватостью о. Вассиана и решились иметь его в своих руках как орудие для выполнения своих тайных замыслов… Они всячески возбуждали недовольного схимника жаловаться на старца Леонида новому Владыке и с его согласия, и от его имени неоднократно писали к преосвященному доношения… Многолюдное стечение народа к Старцу представлялось ими зазорным и нарушающим скитское безмолвие несмотря на то, что посетители приходили не прямо в Скит, а на пасеку, которая отделена была от Скита, как и теперь, высокой стеной, где и находилась келлия старца о. Леонида, куда и вход снаружи был совершенно отдельный, и, следовательно, никому из скитян помехи от сего не было…»
К тому же «… были и такие лица, которые смешивали таинство исповеди с духовным окормлением и потому с негодованием смотрели на то, что народ во множестве стекался к Старцу-иноку за духовными советами, каждый толкуя о сем по-своему. Это было тогда не только в Оптиной Пустыни, но и во всей Калужской епархии, а может быть, и в целой России, как выше упомянуто, еще новостью. А того, что в древности было в Церкви Христовой, многие не знали, т. е., что во все времена христианства преуспевшие в духовной жизни иноки-старцы не отказывались быть духовными руководителями прибегавших к ним с верою. Люди, которые забыли это, а вернее, не знали этого, и вообще многие, не понимавшие духовной деятельности Старца, всюду рассеивали невыгодные о нем мнения.»
Желая прекратить негодования, епископ Николай велел перевести Старца из скита в монастырь и запретить вход к нему мирским людям обоего пола. Таких переселений о. Леонида из келлии в келлию было несколько, но воспринимал он все происходящее более чем смиренно.
«Перемещение это, как и последующие, … Старец принимал очень великодушно, нисколько не тревожась ими. Бывало, когда объявят ему повеление начальства перевести его в другое помещение, он возьмет на руки известную Владимирскую икону Божией Матери – благословение своего дорогого и незабвенного отца, схимонаха Феодора, громко запоет: «Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу», – и пойдет в указанную ему келлию. Поставив св. икону на приличном месте и помолившись пред нею, тут же сядет, ни о чем не заботясь, и как будто ничего с ним не было, и продолжает свое дело, – плетет пояски и принимает братию. Между тем близкие к нему ученики вслед за своим Старцем понесут – кто книги, кто другия его незатейливый вещи. Так он просто водворялся в новом своем жилище. Он даже и не считал себя в таких случаях притесняемым. «Вы, по своей неограниченной благорасположенности, – писал он одному духовному сыну, – возмалодушествовали о моем положении и ошибкой сочли, яко притесняемого; но я почитаю себя спокойным от сих мнимых неприятностей… Я в том уверен, что ничего не может со мною последовать, чего не попустит Бог: а когда что угодно послать Ему за грехи мои, должен принимать с покорностью, ибо от руки Его никуда не избежим»…
Но этим притеснения и гонения на старца о. Леонида не окончились.
«Кроме вышеупомянутых ложных доношений, Калужский Преосвященный получил еще чрез московскую тайную полицию безымянный донос, в котором повторялись разные обвинения на Старца, а вместе и на оптинского настоятеля. В доносе этом, между прочим, говорилось, что настоятель несправедливо оказывает скитским Старцам предпочтение пред живущими в монастыре, что Скит причиняет монастырю во всем большой подрыв; и если он не уничтожится, то древняя обитель чрез него придет в упадок и разорение и т. п. Вследствие этого доноса от оптинского настоятеля потребовались объяснения. А старцу о. Леониду, так как он пострижен был в схиму келейно, без консисторского указа, преосвященным калужским запрещено было открыто носить схиму и вместе с тем строго подтверждено было запрещение принимать мирских посетителей. – … владыка Николай даже открыто готовил Старцу дорогу в Соловецкий монастырь, если бы не заступился за него давно расположенный к нему Киевский митрополит Филарет (Амфитеатров), бывший в то время членом Св. Синода.»
Случилось так, что вскоре после развернувшихся событий, Оптину Пустынь посетил сам Киевский митрополит Филарет, и после его посещения притесняемое положения старца о. Леонида стало потихоньку выправляться.
Об очень трогательной встрече владыки Филарета и о. Леонида можно прочитать вот тут. В этом же сюжете хорошо прослеживается и отношение Калужского епископа Николая к о. Леониду.
Но несмотря на некоторое послабление ограничений, наложенных ранее на Старца, ему по-прежнему запрещалось принимать народ. И вот тут можно ознакомиться с одним происшествием в монастыре, с одной стороны, весьма забавным, с другой – показывающим, насколько же был почитаем Старец.
«…запрещение принимать народ предписывалось старцу о. Леониду неоднократно, и каждый раз, повинуясь воле Владыки, он прекращал прием, но при удобном случае опять начинал принимать. За такой образ действий Старец подвергался многим нареканиям со стороны противников. Даже некоторые духовные высокопоставленные особы, знавшие его, видели в нем самочиние и желание учить. Но о. Леонид, как истинный делатель заповедей Христовых, не обращал внимания на препятствия человеческие. … Порицателям же старца Леонида, без сомнения, и на мысль не приходило, какие были душевные нужды прибегавших к нему за советами.»
Гонения на о. Леонида продолжались вплоть до его кончины. И, несмотря на реальные плоды его помощи окружающим, Старца постоянно в чем-то подозревали его противники и пытали ему что-то вменить. Однажды дело дошло до того, что его обвинили в масонстве. Причем последствия этого обвинения в большей степени легли на плечи его духовных чад из Белевского женского монастыря.
Если вкратце обозначить причины вспыхнувшего конфликта, то ими явились соперничество и зависть священника Белёвского монастыря о. Григория по отношению к о. Леониду.
О. Григорию, как духовнику обители, полагалось исповедовать инокинь и допускать или не допускать их до причастия.
Среди этих инокинь были также ученицы о. Леонида, которых старец вел и помогал в монашеском пути, наставляя духовными советами.
А о. Григорий путал или подменял одно другим понятия «таинство исповеди» и «духовное окормление».
Хотя примечательно, что о. Григорий, «… строгой постнической жизни, поначалу, когда старец о. Леонид жил на скитской пасеке, глубоко почитал его, был его духовным сыном и даже удивлялся его старческим подвигам.»
Но со временем его желание быть «пастырем» и единоличным ведателем душевных таин сестер, подпитываемое ложными толками о Старце, распространяемым дочерью упомянутого выше о. Вассиана, взяло верх. А стечение обстоятельств только способствовало масштабному разрастанию конфликта.
Заподозрив о. Леонида в распространении ереси, о. Григорий довел дело до епархиального архиерея, который, в свою очередь, учинил строгое разбирательство.
О судьбе сестер, понесших наказание за приверженность Старцу, а также полностью ознакомиться с историей этого события и более подробно прочитать о том, что довелось пережить о. Леониду можно вот тут.
Скажу только пару слов о том, чем эта история обернулось для о. Леонида.
Его в очередной раз перевели в новую келлию, вновь наложили запрет принимать посетителей и, уже глубоко больного, обязали ежедневно ходить на церковные службы.
«Повинуясь воле начальства, как воле Самого Господа, Старец собирал свои слабеющие силы и с ударом колокола выходил из келлии. Но чудное было в то время зрелище. Его шествие в храм Божий походило на шествие триумфальное. Народ с нетерпением ждал его появления. При его выходе из келлии многие повергались пред ним на землю, все старались принять от него благословение и поцеловать его руку, некоторые целовали края его одежды, а иные громко выражали свое сострадание к нему. Небольшое пространство от келлии до церкви Старец проходил между двух стен народа не менее получаса, шутя отгоняя палкой слишком теснившихся к нему. У правого клироса, где становился Старец, собирались огромные толпы народа.»
И в заключение приведу еще один отрывок, в котором описывается последняя встреча преосвященного калужского Николая со старцем о. Леонидом:
«При последнем свидании преосвященного калужского Николая с старцем о. Леонидом, когда уже перестали стеснять его в приеме посетителей, Владыка все-таки не преминул упрекнуть его в этом: «Ну что, старик, тебе все неймется? Сколько тебе ни запрещай, ты все возишься с этою бестолковой толпой. Пора бы тебе это оставить. Ведь умирать пора». – Правдивый и прямодушный Старец благодерзновенно ответил: «Владыко святый! Уже не к чему мне оставлять то, к чему я призван. Пою Богу моему, дóндеже есм . Я и гоню их от себя палкою, как вы мне говорили, да вот не слушают». – Затем прибавил еще: «А не угодно ли вам спросить у них, зачем они ко мне обращаются, – я ведь их к себе не зову». – Но на это предложение Старца Владыка только рассмеялся и сказал: «Вот еще какую штуку выдумал!» – Между прочим, оставил Старца жить и действовать, как ему угодно, – вернее же сказать, – как указал ему Сам Господь.»
Цитаты взяты из книги «Старцы Оптинские. Преподобный Лев.»
И с сайта Оптиной Пустыни.
***
Приведу здесь еще один пример противостояния религиозных идеологов и такого великого подвижника и мистика, как преподобный старец Амвросий Оптинский.
Интересно, что по прошествии времени с момента кончины старца Льва отношение к старчеству в Оптиной Пустыни среди высших духовных чинов поменялось. И уже при жизни старца Амвросия большое стечение народа для назидания и окормления принималось и одобрялось ими.
Но даже при таком положении дел нашлось место для нареканий и недовольств со стороны духовенства.
Следует отметить, что при старце Амвросие, самом известном и почитаемом старце Оптиной Пустыни, обитель расцвела, как никогда ранее, и народу стекалось туда немерено.
В одном из житийных описаний Старца сказано, что все духовные пути России конца XIX столетия проходили через Оптину – столь велико было почитание старца Амвросия и велика его слава.
Но, как известно, старец Амвросий много времени и сил посвящал также устройству Шамординской женской обители, и часто уезжал на несколько дней из Оптиной Пустыни, чтобы навестить своих духовных дочерей.
Продолжительные посещения старцем Амвросием Шамордина вызвали недовольство церковных властей: ему было поставлено на вид, что не следует отказывать в своей помощи посетителям, все в большем и большем количестве наезжавшим в Оптину.
И вот однажды, «…Приехав в Шамордино летом 1890 года, старец Амвросий заболел и принужден был остаться там на зиму. Весной 1891 года ему немного полегчало, но невероятная слабость помешала ему вернуться в Оптину. Он с утра до вечера продолжал принимать посетителей, хотя голос его стал таким тихим, что с трудом можно было слышать, что он говорит. Оптинская братия требовала возвращения старца в свой монастырь, поговаривали даже о том, чтобы вернуть его туда силой; но отец Амвросий отвечал, что он остается в Шамордине по особой воле Божией и что, если его повезут в Оптину, он по дороге умрет.
Калужский епископ также потребовал возвращения старца в скит. В конце сентября он выразил желание лично прибыть в Шамордино, чтобы образумить старца Амвросия. Сестры, готовясь к встрече епископа, спросили старца, что петь во время торжественной встречи. Старец ответил: «Мы споем ему «аллилуиа». Он сказал также, что намерен встретить епископа в середине храма, что совсем не соответствует богослужебному уставу…».
Как потом оказалось Старец на самом деле предрекал свою близкую кончину.
«…Состояние больного ухудшилось. Он совершенно потерял слух и голос, так что посетители, не прекращавшие осаждать его даже на смертном одре, должны были писать свои вопросы на большом листе бумаги. … Оптинский настоятель, отец Исаакий, пришедший последний раз посетить великого старца, увидев его, разрыдался. На следующий день умирающий больше не двигался. 10 октября, в половине двенадцатого, после чтения молитв на исход души, старец Амвросий поднял руку, перекрестился и перестал дышать. Лицо у него было ясное, уста хранили улыбку глубокой радости.
В это самое время епископ Калужский покидал город, отбывая в Шамордино. В дороге ему подали телеграмму, извещавшую о кончине старца. Когда через три дня Владыка входил в Шамординский храм, хор пел «аллилуиа». Открытый гроб преподобного Амвросия стоял в середине храма…
Так окончился земной путь преподобного старца Амвросия Оптинского.
Вот тут можно прочитать более подробно об этом конфликте и сопровождавших его обстоятельствах.
Цитаты приведены из книг
В. Н. Лосский «Оптинские старцы»
Схиархимандрит Агапит (Беловидов)
«Жизнеописание в Бозе почившего оптинского старца иеросхимонаха Амвросия»
В заключение хочется сказать, что таких конфликтов, трений, противостояний религиозных идеологов мистикам история знает немало.
И мы постепенно будем делиться новыми примерами.
Да, порой сила и чистота духа одних провоцирует несусветную зависть и соперничество у других:) А Жизнь потом всё сама расставляет по местам…) В восхищении мудростью и терпением наших великих подвижников!
Настолько яркие иллюстрации противостояния захваченных эгоцентрическими программами подсознания религиозных идеологов — даже самым ярким духовным светочам православной церкви
После этого становится проще понимать и принимать те несоответствия подлинным основам в институте церкви, которые есть на данный момент, когда о действующих в рамках церкви людях вроде Амвросия Оптинского или Серафима Саровского — увы, мы широко не знаем.
Да, мне тоже многие моменты, связанные с противоречиями в рамках самого института церкви, стали более понятными, и их стало легче принимать.
Очень обогащающим было знакомство с историями из жизни этих великих подвижников Русской Церкви.
Примеры, которые ты в статье привела про отношения старцев с церковным начальством — яркие и показательные. Читала и удивлялась, какое сопротивление создавалось старцам даже в стенах монастыря…
Да, к сожалению и стены монастырей не защищают от подобного рода конфликтов и противостояний. Идеологи и даже эго-идеологи и в таких местах встречаются.