Тема времени и его восприятия

Сейчас много говорится об ускорении течения времени.
И действительно, по субъективным ощущениям оно ускорилось.
А ведь чем быстрее бежит время, чем интенсивнее наша жизнь, тем больше нагрузки на нашу нервную систему.
Поэтому в данную тему – тему ускорения времени –  стоит вникать.
И вот, попался довольно довольно познавательный материал о времени.

Понятие “переключение” вводимое в этом материале, довольно тесно коррелирует с медитативной практикой, когда мы отвлекаем внимание от внешних объектов и направляем его на непосредственное течение жизни, в частности – на дыхание.
Так что, это понятие вполне можно связать с понятием “внутренняя остановка” – состоянием, с которого и начинается любая медитативная практика.
Вобщем, материал познавательный и вполне достоин вникания.

 


О субъективном ощущении скорости времени

О понятии «переключение»

Событийная наполненность жизни имеет двойственное, противоречивое отношение к субъективной скорости времени.

С одной стороны – чем больше событий включает в себя единица времени, тем субъективно длиннее она кажется.

Про слишком насыщенные событиями и значимостями ситуации участники говорят: “Кто бы мог подумать, что прошло всего несколько минут?”.

С другой стороны, интересные события так захватывают человека, что тот перестает замечать время, и оно истекает неожиданно быстро – “день прошел подобно мигу”, “за весельем он не заметил, как прошел день”. То есть в жизни встречаются прямо противоположные ситуации.

Как же увязать это противоречие?

Мы бы хотели объяснить эту проблему, размышляя о взаимосвязи субъективного времени с динамикой человеческого внимания.

Внимание же мы понимаем как психическую деятельность человека, направленную на определенный объект и конкретизируемую уровнем интенсивности.

Объектом внимание является событие, которое захватывает его в течение какого-то отрезка времени.

У младенцев, по мнению психологов, восприятие времени представляет собою «чистое ощущение состояний сознания, чередование состояний напряженности и расслабленности».

Для взрослого человека это чередование превращается в колебание внимания, направленного на внешние события.

Тогда, когда событий не хватает, человек начинает обращать внимание на само время, пикообразно возбуждая в себе интерес к вопросам измерения времени: “Долго ли я уже без событий?”, “Долго ли мне еще ждать?”

Или, быть может, человек интенсифицирует поиск возможно происходящих вокруг него мелких и мельчайших событий, а затем относится к самому акту этого поиска как к событию.

Можно было бы даже предположить, что обращения внимания на время – это события, которые создает себе человек, чтобы компенсировать отсутствие других событий. Поэтому такую точечную озабоченность феноменом времени можно было бы назвать «переключением».

Из «переключений» состоит такой процесс, как беспокойство по поводу скуки, беспокойство из-за информационного голода, из-за того, что ничего не происходит и время тянется.

По меткому выражения. Э. Пёппеля, время представляет собой то, что мы замечаем, когда больше ничего не происходит.

«Переключение» есть эпизод, когда для нас ничего не происходит, и мы замечаем время.

С философско-антропологической точки зрения, внимание ко времени – это внимание особого рода, оно напрямую связано с вниманием к своему “я”, к рефлексии и “самовоспоминанию”.

Эту связь можно истолковать как вытекающую из природы души.

Здесь нужно вспомнить ту сильную картезианскую мысль, что если тело человека имеет протяженность в пространстве, то душа – только во времени.

Таким образом, сосредоточение на времени является для “человеческого психического” сосредоточением на своем собственном существовании, на единственной мере своего существования, можно сказать – на своем объеме.

Соответственно, внимание к внешним вещам не только не усиливает внимание ко времени, но и может вытеснять его.

Когда человек чрезмерно увлечен весельем, когда он слишком внимателен к тому, что его увеселяет – то он веселится “самозабвенно”, а кто веселится самозабвенно – тот веселится, соответственно, “забыв о времени”.

Кстати, большинство психологических теорий говорит, что механизм человеческого внимания как-то связан с процедурой фильтрации, избирательности, то есть с выбором того объекта, на котором человеческое восприятие сосредотачивается.

Внимание ко времени, таким образом, означает отвлечение от того, что не есть время.

Первое, что в этой связи естественно приходит в голову – что внимание ко времени означает отвлечение от пространства. Можно веселиться, забыв о времени – а можно скучать, забыв о пространстве.

Человеческое внимание к происходящему вокруг никогда не бывает на отрезке времени распределено однородно, оно всегда то возрастает, будучи приковано к событиям, то угасает, отвлекаясь от них. А поскольку внимание ко времени находится в динамическом противостоянии с вниманием ко внешнему, то ритм ослабления и усиления внимания к внешним событиям, по видимому, имеет зеркальную структуру по отношению к ритму ослабления-усиления внимания ко времени.

Когда внешнее событие приковывает внимание человека – тогда он забывает о времени.

И вспоминает он о времени, когда отвлекается от заинтересовавшего его события.

То есть ритм внимания к событиям может – при пассивности человека – властно задавать ритм внимания ко времени.

Грубо говоря, «переключения» появляются в промежутках между событиями. Человек вспоминает о времени тогда, когда событийный ряд дает ему передышку.

Измерение времени с помощью событий и «переключений»

Однако, как все-таки внимание связано с восприятием скорости времени?

Если мы принимаем все вышесказанное, то для нас становится очевидно то, как механизмы регуляции внимания связаны с механизмом измерения времени.

Эта связь вытекает из той простой истины, что сознание измеряет время событиями.

Ему просто нечем больше измерять время, поведение часов есть лишь разновидность событий.

Мы, впрочем, говорим не о времени вообще, а о субъективном времени, то есть о времени, как оно лично ощущается по своей продолжительности. Причем продолжительность понимается оценочно или аффективно.

Вопрос о том, что́ является единицей субъективного времени – событие или «переключение» – достаточно бессмыслен, ибо мы приняли, что события и «переключения» чередуются, являясь друг для друга разделителями.

Но все же «переключения» имеют для измерения времени большее значение, ибо только во время «переключения», во время всплеска хроночувствительности, человек себя отчетливо воспринимает и осознает произошедшие события и прошедшее время.

Только в моменты просыпания человек осознает протяженность сна.

Ночь, как известно, кажется тем длиннее, чем большее число раз просыпался в течение неё спящий.

Пробуждения в течение ночи, как известно вовсе не признак здорового сна, скорее наоборот, но надо отдельно рассматривать физиологию сна, и отдельно – субъективное восприятие продолжительности сна.

Усталый солдат (как следует из воспоминаний отслуживших срочную службу) слышит команду “Подъем” почти мгновенно после команды “Отбой”.

Сон солдата был физиологически великолепен, но ощущение неудовлетворенности возникает из-за того, что совершенно не ощутимым и не воспринятым осталось то временное богатство, которое, согласно распорядку дня, было ему предоставлено для сна. Это все равно как если бы еда была заменена кормлением через внутривенные инъекции: физиологически силы организма поддерживаются, но нет ни чувства сытости, ни вкуса.

Что же не хватает слишком хорошо спящему солдату?

Вообще говоря – не хватает осознания того, что он спал (осознания совершенного во сне же).

Во время сна нельзя знать что ты спишь: английский философ Малкольм в своей книге «Состояние сна» высказал этот тезис в той формулировке, что высказывание «я сплю» не может быть истинным.

Но эта невозможность осознать сон во сне преодолевается пробуждениями в течение ночи. Именно поэтому Мишель Монтень, не желая, чтобы время сна «ускользнуло» от него, приказывал слугам время от времени будить его в течение ночи – дабы философ мог «осмыслить» сон.

Сознательность и сон не могут быть сплавлены друг с другом – они могут быть, разве что, механически перемешаны, маленькие прослойки сознания могут быть вставлены в «тело» сна.

Пробуждения дают возможность воспринять хронос сна (несколько хуже, но те же функции выполняют сновидения).

«Переключение» выполняет две функции, связанных с замедлением субъективного времени. С одной стороны, как мы сказали, оно является моментом осознания только что промелькнувших событий и только что прошедшего времени. На его протяжении память о прошедших событиях превращается в представление о величине прошедшего времени – или, во всяком случае, в течение этого момента сознание может увидеть результаты этого превращения.

С другой стороны, «переключение» само по себе является участком более медленного течения времени.

Медленнее всего время тянется в состоянии “напряженного ожидания”.

“Как томительно тянулись эти последние минуты” – вспоминают те, кто сидел в засаде, в окопе перед атакой или в космическом корабле перед стартом.

Ну, а в контексте нашего предыдущего анализа, это состояние напряженного ожидания есть не что иное, как нахождение внутри сильного всплеска внимания ко времени, названного нами «переключением».

Как говорит английская пословица, если поставить котел на огонь и смотреть на него, то он никогда не закипит.

До сих пор мы говорили о промежутках между актами обращения внимания на время, но “напряженное ожидание” есть как раз состояние в течение такого достаточно продолжительного акта.

Для чутких ушей и не самые громкие звуки кажутся шумными, для слишком чувствительных глаз даже не самый яркий след слепит глаза.

Когда внимание увеличивает человеческую чувствительность ко времени, то его отрезки становятся субъективно длиннее.

Вопрос о том, почему во время усиленного внимания ко времени время течет субъективно медленнее, и каковы культурно-психологические последствия этого – вопрос совершенно необъятный.

Начнем хотя бы с того, что во время хронос-бытия человек часто принимает решение посмотреть на часы, или вообще как-то измерить время. Но результат всякого измерения конечен, он не может содержать в себе живой и непрекращающийся процесс бесконечного уточнения измерений.

Это означает, что поскольку измерение имеет результат, постольку условно предполагается, что измеряемый процесс не изменяется в течении времени совершения самого акта измерения. Не даром говорят, о “фиксации” результата – как бы фиксируется сам процесс, как бы измеряемому приказывают “замри”.

Таковы формальные свойства всяких измерений, но они по системе диалектических обратных связей влияют и на психологию восприятия времени.

Пока человек интересуется, сколько сейчас времени, время как бы не бежит – ведь ответ дается в конечном числе минут.

Конечно, время не может замереть полностью, и это противоречие между живым наблюдением неостановимой секундной стрелки и формально-методологическими требованиями полной фиксации разрешается в эффекте замедления времени.

До того, как мы начали интересоваться временем, оно текло незаметно – то есть, как бы настолько быстро, что его нельзя было рассмотреть, теперь же его бег замедлился настолько, что стало возможным рассмотреть подробности.

Внимательно вглядываясь во время, мы привыкаем к его скорости и начинаем различать отдельные быстротекущие миги – также, как глаза, привыкая к темноте, начинают различать в ней отдельные предметы.

Когда человек вглядывается в какой-то предмет, и его зрение в отношении этого предмета становится как бы более острым, чем при менее внимательном взгляде, то он становится способным различить в этом предмете новые мелкие детали и незначительные подробности. Но что будет значить это усиление внимания, это заострение зрения в том случае, если рассматриваемый предмет (как, к примеру, отрезок чистого бессобытийного времени) не содержит в себе никаких деталей или подробностей, если этот предмет абсолютно однороден?

Что можно высмотреть, скажем, вглядываясь в пустое пространство?

В нем человек, может быть сам этого не осознавая, высматривает все более мелкие места, в которых бы могли находится те подробности, которые бы заостряющийся взгляд заметил бы – если бы они там были.

Наглядно это можно представить так, что когда внимание концентрируется на некой точке в однородном пространстве, то эта точка начинает как бы растягиваться и из неё, как из источника вытекает новое, дополнительное пространство ‒ или время, когда мы вглядываемся во время. И так, за период, когда мы осознаем пройденное время и «внимаем» его медленному течению.

Но, кроме того, «переключения» – разделители между событиями.

Две этих функции «переключения» говорят нам о том, что замедление субъективного времени вообще происходит двумя способами.

Во-первых – через увеличение ясности сознания и связанного с ним внимания к течению времени. Это – непосредственное чувство скорости времени, и медленность последнего диагностируется в рамках этого способа по таким симптомам, как чувство скуки и нетерпения.

Во-вторых, субъективное время замедляется из-за непривычной насыщенности отрезка времени большим число взаиморазделенных событий, и связанных с ними перепадов внимания.

Это способ более интеллектуальный, он связан с бессознательным отсчетом времени, подсчетом измеряющих его событий – вех.

Дело, по-видимому, в том, что человек склонен оценивать промежутки между обращениями внимания на время как более или менее равные по величине, как тяготеющие к такому равенству. Поэтому, чем больше этих промежутков имеется на отрезке астрономического времени, тем более продолжительным воспринимается этот отрезок субъективно.

Второй тип замедления связан с созерцанием структурированного событийного ряда, первый тип – с созерцанием однородного, свободного от событий отрезка времени.

Пытаясь представить оба типа замедления как подвиды некой единой протоситуации, можно сказать, что однородный, лишенный событий отрезок времени структурирован нишами для потенциальных событий, и скука есть утомленность от непроизошедших событий.

Когда человек, изнывая от скуки, «пялится» на циферблат, то каждое движение секундной стрелки – незначительно, его даже нельзя назвать событием, но оно сигнализирует о том месте во времени, где могло бы быть событие.

Как сказал Морис Мерло-Понти, «естественное время с каждым случающимся мгновением без устали очерчивает пустую форму подлинного события».

Движения секундной стрелки – эмбрионы событий.

Если второй тип замедления – это бессознательный подсчет событий, то первый тип – бессознательный подсчет эмбрионов событий.

Когда человеческое созерцание оказывается перед однородным отрезком времени, то властное структурирование, задаваемое событийным рядом, заменяется спонтанным структурированием, которое весьма нервно и непредсказуемо ввиду своей беспричинности.

И если наши житейские наблюдения показывают нам, что на бессобытийных отрезках время тянется медленнее, чем на насыщенных событиями, то это дает нам основание предположить, что спонтанное структурирование может достигать более тонкого членения временного отрезка самостоятельно, чем под влиянием внешних воздействий; то есть события скорее сдерживают, чем инициируют спонтанную структурирующую деятельность.

События заставляют внимание переключаться с одного эпизода на другой и не дают чрезмерно тщательно заниматься усилением внимательности, увеличением пристальности вглядывания, что предопределяет глубину членения времени.

В любом случае, способность поддерживать внимание ко времени есть изначальная способность человека, которую уменьшают воздействия, привносимые извне – воздействия событий.

Это мы можем утверждать независимо от того, считаем ли мы внимание ко времени заключающимся прежде всего в структурировании времени, или наоборот, без связи с последним.

Итак, для удлинения субъективного времени большое значение имеет именно количество событий, то есть количество разделов в событийном ряду, разделов, образованных тем, что человек отвлекается от событийного ряда и осознает себя и свое время.

Исследования психологов школы Пиаже – в частности, Ж. Монтанжеро – показывают, что на оценку ребенком длительности процесса влияет частота колебательных, циклических движений, составляющих это процесс: чем больше колебаний происходит, тем более длительным воспринимается процесс, «больше колебаний» превращается в «дольше по времени».

Но странно было бы считать, что бы это фундаментальное свойство человеческого сознания исчезало бы во взрослом состоянии. Поэтому концерт из большого количества номеров тянется длиннее, чем единый спектакль – при условии, что спектакль не скучный, ибо скучный спектакль – это вообще отсутствие событий, а значит, скучающий зритель будет в качестве компенсации создавать «переключения» – скука провоцирует повышение хроночувствительности.

«Переключения», то есть эпизоды острой скуки и повышенной чувствительности ко времени, возникая посреди спектакля, как бы делят его на «акты» и превращают единый спектакль в концерт из разных, разделенных между собой номеров.

Что же касается настоящего обычного концерта, то в нем смена номеров – это заранее запланированный микромомент скуки, когда можно вспоминать о времени.

Так и пробуждения во время ночи делят сон на события. Ночь состоит из событий, образованных просыпаниями. “Событие” сна – промежуток между двумя пробуждениями, ну, а если в течение ночи человек не просыпался – то между засыпание и пробуждением нет событий, поэтому сон кажется короче.

Событие есть область пониженной хроночувствительности, «переключение» – повышенной. Увеличение числа перепадов хроночувствительности на отрезке времени создает впечатление чрезмерной протяженности отрезка времени.

Что интересно, усиленное внимание ко времени само по себе не помогает человеку точно оценивать размеры периодов времени.

Точной оценке временного периода помогает не внимание, а чередование усиления и ослабления внимания, ритм которого привычен и легко соотносим с временем приборным и астрономическим.

Ошибки же в гадательном измерении времени возникают при отклонении этого ритма от привычного.

При этом, учащение случаев повышенного внимания приводит даже к бо́льшим ошибкам, ибо создает иллюзии чрезмерной продолжительности истекшего периода.

Ослабленное же внимание не создает никаких иллюзий, а просто оставляет человека в состоянии неведения и неопределенности (“я не следил за временем и не знал, сколько же его прошло”).

Хотя надо признать, что часто симметричность все-таки соблюдается, и если повышенное внимание время замедляет, то ослабленное – ускоряет, и если человек не следил за временем, то его обычно проходит больше, чем он ожидал.

Поскольку внешние события могут задавать ритм чередований событий и «переключений», то значит событийный ряд сам по себе, вне всякой связи с понятием «переключения» тоже может служить субъективному измерению времени.

Однако такая аргументация с упором на “события-только” не должна заводить нас слишком далеко от понятия видов внимания. Иначе можно будет услышать примерно такие возражения: “Зачем, соотнося события с их протяженностью во времени, вводить всю эту путаницу с вниманием и его видами? Если уж вы выбрали это абстрактное понятие “событие” в качестве измерителя времени, то достаточно признать, что события обладают привычной человеку протяженностью во времени. Человек привык, что на отрезке времени n обычно происходит m событий. Если событий происходит больше, чем m, то человеку может показаться, что отрезок n длиннее, чем есть. Привычка соотносит события с отрезками времени определенной протяженности.”

Все это справедливо, однако все дело заключается как раз в странности и неопределенности понятия “событие”.

Человека окружает огромное поле фактов и фактиков, огромное число происходящих одновременно процессов с бесчисленными подробностями.

Ка́к, зная это, мы вообще смеем говорить о “событии” как об отдельно и в одиночку стоящей перед человеком «вещи»? Вещи, тяготеющей находиться по отношению к другим таким вещам “до” или “после”, но не “рядом”, и “не вместе”, и конституирующей, благодаря этому, понятие “событийного ряда”?

Делать это мы смеем только потому, что полагаем феномен события не существующим вне феномена внимания.

Внимание, приковываясь к чему-либо, выхватывает его из мира и превращает в событие. Событие есть то, что способно приковать к себе внимание.

Если угодно, с точки зрения деятельности психического, событие есть всплеск внимания, окруженный двумя «всплесками» скуки.

Тот, кто говорит, что субъективное время измеряется событиями, а не колебаниями внимания – он во многих случаях прав, ибо события во многих случаях сопровождают автоматически подстраивающиеся к ним колебания внимания.

Однако это отнюдь не универсальная ситуация.

Во-первых, внимание обладает спонтанностью, не связанной с вещественными свойствами событийного ряда.

Посреди самых интенсивных жизненных событий может вдруг произойти «переключение»: человек вдруг задумается – а что это я трачу время на суету?

Во-вторых, сами события можно полностью или частично, или иногда – считать продуктами спонтанной деятельности внимания.

В зависимости от позиции наблюдателя, (т. е. субъекта внимания) число зафиксированных событий будет варьироваться самым свободным образом.

Для участника боя он может состоять из гораздо большего числа событий, чем для того, кто будет смотреть бой по телевизору.

Для телезрителя бой может вообще слиться в одно событие – “перестрелку”, в то время как участник будет награждать отдельным всплеском внимания каждый из эпизодов кратковременного боя.

Понятие внимание мы помещаем внутрь самого определения понятия события.

Последнее нас здесь интересует не само по себе, а в аспекте антагонизма между двумя видами внимания, игры их взаимного ослабления.

Событие здесь понимается просто как возбудитель обычного внимания – и соответственно, как стимул к забвению времени.

Сказанное выше говорит о том, что чем чаще человек глядит на часы, чем чаще он пытается измерять время – тем оно движется для него субъективно медленнее.

У этого субъективного ощущения есть еще одно побочное объяснение.

Когда в течение некоторого периода времени человек пристально не наблюдает за этапами его прохождения, когда в течении минуты человек не следит за секундной стрелкой или не следит иным способом за счислением секунд, когда он не делает всего этого, то в этом случае окончание временного периода может грянуть неожиданно. Неожиданно – это значит: до того, как свершилось событие, мы не знали точно, когда же его ждать.

Что точно дает “слежка за временем” – так это знание того, когда ждать конца.

Итак, не счисляемая в секундах минута заканчивается неожиданно, и вот этот эффект неожиданности и заставляет – уже ретроспективно – оценивать эту минуту как промелькнувшую быстро, быстрее, чем та минута, в течение которой мы пялились на часы.

Иными словами, частично дело обстоит следующим образом: дело не в том, что счисляемая минута течет субъективно медленнее, пока она течет – дело в том, что она переоценивается как субъективно более медленная уже после своего окончания.

В этой связи одно житейское соображение.

Пока человек живет, он, как правило, не думает об окончании своей жизни, о том, когда она кончится.

И возможно именно поэтому где-то во второй половине жизни многие восклицают: жизнь пролетела – оглянуться не успели.

Жизнь до того текла то медленно, то быстро, но как бы она не текла, они некогда не высчитывали, сколько еще до конца – поэтому конец грянул неожиданно.

Они не оценивали, сколько еще ждать окончание – и поэтому окончание нежданно.

И не призваны ли все годовщины свадеб, юбилеи и дни рождений все-таки заставить человека счислять свою биографию и понимать, когда её конец – чтобы он не был неожиданным?

И не этому ли служит латинский афоризм “мементо море”? Помнить о смерти – значит пытаться отсрочить смерть.

Думать о смерти – значит постоянно и периодически думать, сколько еще осталось до смерти, а это в свою очередь значит пытаться втиснуть в оставшийся до неё срок как можно больше субъективного времени.

Замедление субъективного времени и память

Все, сказанное до сих пор касалось того, как события растягивают и замедляют течение субъективного времени, то есть почему, насыщенное событиями время может восприниматься человеком как текшее “дольше”.

Но нам еще нужно объяснить обратную ситуацию – когда многочисленные и напряженные события не растягивают субъективное время, а наоборот, заставляют человека “глотать” время, не замечать его течения.

Данный парадокс по-видимому связан с особенностью работы памяти в течение «переключений».

Необходимо принять гипотезу, в соответствие с которой «чувствительность ко времени» (хроночувствительность), которая повышается в момент «переключения», вообще может характеризоваться различным уровнем интенсивности, причем можно говорить о среднем («фоновом» уровне) хроночувствительности для данного периода времени.

Во время повышения интереса к внешним событиям хроночувствительность падает, в промежутках между событиями ее уровень повышается, однако у более рефлексивных личностей он падает не так низко, и повшается более высоко, чем тех, кто к рефлексии не склонен.

То есть, при всех колебаниях интенсивности самосознания можно констатировать средний уровень внимательности и осознанности человеческого существования – как для данного индивида, так и для любого эпизода его жизни.

Высокий уровень фоновой хроночувствительности прежде всего означает специфически направленную деятельность памяти, которая обеспечивает человеку осознание преемственности между разными прошедшими событиями и «переключениями», обеспечивающих перманентное сопоставление с текущими событиями настоящего какого-то количества событий прошлого.

Как подчеркивал еще Гуссерль, ощущение времени связано с памятью о прошедших событиях и предчувствием будущих.

Когда мы говорили о «переключениях», мы формулировали их направленность через вопросы, призывавшие бросить взгляд назад либо вперед: сколько еще осталось времени? Сколько уже прошло времени?

Иными словами, внимание ко времени связано с обобщением временных ощущений в некоторой окрестности, внимание ко времени – это памятное внимание, которое имеет ввиду, принимает к сведению некий ряд предшествовавших, и, возможно, будущих моментов времени.

Когда мы говорили, что события происходят на фоне высокой хроночувствительности, то это значит, что события фиксируются как памятные вехи времени, и в любой момент человек может дать себе отчет о примерном количестве промелькнувших мимо него вех.

Эту-то память и разрушает чрезмерно заинтересованное погружение внимания в текущее мгновение, в текущее внешнее событие (с соответствующим понижением внимания ко времени).

Важнейшая характеристика внешних событий заключается в том, что они разрушают память о самих себе.

Внимание ко времени – это еще и внимание к себе, тут надо вспомнить определение Канта, что “Я” ‒ это трансцендентальное единство опыта в формах пространства и времени (а «Эго» по Декарту, протяженно только во времени).

То есть, внимание к себе обеспечивает, раньше прочего, единство опыта во времени.

В противоположность этому, внимание к внешним вещам (“внимание к пространству”) разрушает это единство. Оно разрушает целостность восприятия временного отрезка, сосредотачивая внимание на текущем моменте настоящего, в котором эти внешние вещи и находятся.

Забыть о времени человека заставили интересные события, человек переключается на них – и значит, забывает о себе, о единстве своего опыта.

Мы говорили, что события и промежутки между ними («переключения») служат вехами для измерения времени.

Но для того, чтобы они выполнили эту свою функцию, человек должен о них помнить. Когда же человек так заинтересован происходящим, что забывает обобщать и остро чувствует лишь текущее мгновение – тогда, разумеется, и все события происходят для него как бы мгновенно.

Тут хотелось бы проанализировать одно относящееся к теме нашего исследования высказывание Уильяма Джеймса, говорившего, что время, наполненное разнообразными и интересными переживаниями, кажется коротким при его прохождении, но длинным, когда мы оглядываемся назад.

Джеймс безусловно прав – но надо иметь ввиду, что феномен «времени, наполненного интересными переживаниями» не обязательно является монолитом, что внутри этого самого «интересного времени» могут быть промежутки между событиями, когда человек как раз оглядывается назад, воспроизводит только что прошедшие события по памяти, и таким образом чувствует прошедшее время – в полном соответствие с тезисом Джеймса – более длинным.

Мы назвали эти промежутки, когда человек оглядывается назад, «переключениями».

Все дело в том, что любой более или менее длительный эпизод «наполненный интересными переживаниями», может быть наполнен не только событиями, но и моментами, когда человек оглядывается назад – так, в соответствии с тезисом Джеймса, срабатывает механизм замедления субъективного времени.

Этот механизм срабатывает тогда, когда актуальное восприятие оказывается перемешано с воспоминаниями, то есть с ретроспективными оценками протяженности прошедших событий.

Но вместе с тем, вполне может наличествовать такая степень поглощенности проходящими интересными событиями, что эти ретроспективные оценки перестают делаться, или, по крайней мере они осознаются с недостаточной интенсивностью.

То есть, чем более человек поглощен событиями, тем больше он поглощен актуальным восприятием и тем меньше – оглядывается назад.

Если между событиями нет перерывов, когда бы включалась ретроспективное восприятие, если сами события не дают отвлечься на ретроспекцию – их субъективная скорость прохождения увеличивается.

При всем том, стоит помнить, что вообще говоря по данным психологов, более «интенсивные» события воспринимаются как более длительные: если одна из двух ламп горела ярче, то детям кажется, что она горела дольше.

Однако, этот фактор имеет значение только при оценке сравнительно коротких промежутков времени.

Для сколько-нибудь длительных периодов имеет куда большее значение имеет вопрос, из скольких отграниченных друг от друга эпизодов субъективно состоит данный период.

Иными словами, если «интересное время» представляет собой «монолит», не разделенный «переключениями», если в течение всего данного промежутка сознания человека приковано скажем, интересным спектаклем, то спектакль пролетает субъективно быстро, но оказывается длинным в воспоминании, «задним числом».

Но если вместо спектакля мы видим концерт, состоящий из отдельных номеров, между которыми у нас есть время осмыслить каждый предыдущий номер – то весь концерт длится замедленно, поскольку мы своим ретроспективным взглядом «удлиняем» каждый из только что прошедших концертных номеров.

Кроме вышеназванных соображений, связанных с памятью, есть еще один механизм регулирования скорости субъективного времени, касающийся самого количества событий (которое может переходить в качество).

Высокий фоновый уровень хроночувствительности замедляет время не только потому, что позволяет его осознать, запомнить и воспринять, но и потому, что он связан с частотой чередования видов внимания.

Высокий уровень фонового внимания, есть, по-видимому, ни что иное, как высокий уровень рефлективности, на фоне которого внимание то «приковывается» к внешним событиям, то отвлекается от них.

Когда человек наблюдает за внешними вещами и одновременно, будучи рефлексивной личностью, как бы со стороны наблюдает за собой и за временем – тогда, не надо удивляться, что человек часто отвлекается от внешних событий и погружается в себя.

Следовательно, когда имеет место высокое фоновое внимание ко времени, то в этот период часты отвлечения от внешних событий, а значит, имеется большое количество разделов между событиями – и, соответственно, большое количество самих событий.

Страстная заинтересованность внешними событиями не только ослабляет этот фон, но и уменьшает число отвлечений, число разделяющих события «переключений».

Попросту говоря, когда человек так заинтересован происходящим, что следит за ним, не отвлекаясь, тогда все отдельные события сливаются в одно большое Событие.

Уменьшение количества событий – вот дополнительная причина, почему в среде “интересного” субъективное время сжимается.

Таким образом, то, как влияет событийная насыщенность жизни на ощущение времени зависит от того, на каком фоновом уровне рефлексии, фоновом уровне внимания ко времени происходят события: как низко падает внимание ко времени в течение собственно событий, насколько ярко вспыхивает самосознание в паузах между событиями.

Тогда, когда фоновый уровень самосознания достаточно высок, прошедшие события не исчезают из человеческого ощущения, они складываются и сопоставляются друг с другом, растягивая прошедший период времени для субъективного ощущения.

При низком фоновом уровне внимания ко времени, память о прошедших событиях эрозирует, и можно даже сказать, что психические силы, которые обеспечивали память о только что прошедшем, теперь переключаются на реактивное восприятие яркости и интенсивности текущего события.

Иными словами, помехи возникают на стадии бессознательно подсчета количества прошедших событий.

Что бы они были субъективно «просуммированы», они должны осознаваться в моменты «переключений».

Если уровень рефлексии низкий, «переключения» уже не выполняют данную функцию. Памяти нет, а текущее событие интересно. Значит, человек не помнит прошлого и не скучает. Конечно, в таких условиях, время проходит незаметно.

Событие как феномен сознания враждебно фоновому вниманию ко времени.

Событие есть движение, по вектору направленное на угашение этого рода внимания.

И только если вопреки событиям человеку удается сохранить высокий уровень внимания ко времени – только тогда событие может выполнять функцию вехи субъективного времени, растягивающей его своим присутствием.

Стоит, однако, заметить, что ослабление памяти, ослабление функции самосознания вспоминания, и обобщения прошедших событий может отнюдь не всегда сопровождаться ростом интереса к происходящему вокруг.

Угашение функции «замечание времени» может происходить на общем фоне угасания сознания, и тогда, несмотря на отсутствие внимания к внешним событиям, время тоже может нестись очень быстро.

Именно поэтому время субъективно ускоряется под воздействием транквилизаторов и седативных препаратов – они уменьшают хроночувствительность, но не за счет увеличения внимания ко внешним событиям, а вместе с этим видом внимания.

Как выражается Гарри Хант, транквилизаторы ускоряют течение времени, поскольку из-за них происходит «Притупление внимания к тонким подробностям текущего осознания», и поэтому самоощущение человека приближается к состоянию сна, когда время течет вообще мгновенно.

Подводя итоги, необходимо сделать важный вывод: субъективное ощущение скорости времени зависит не от «интересности» пережитых событий, а от делимости этих событий на эпизоды, разделенные микропромежутками отсутствия событий.

Пережитое время ускоряется, если:

– пережитые события не имеют внутри себя естественных «разделительных линий», позволяющих вниманию хотя бы на миг от них отвлечься;

– наблюдающая за событиями личность не обладает высокой внимательностью и склонна «сливать» условно «разные» события в одно, лишенное внутренних разделителей событие;

– наблюдающая за событиями личность недостаточно рефлексивна, и поэтому в моменты «перерывов» между событиями ее память не воспроизводит «суммарное впечатление» от только что прошедших событий.

В свою очередь, замедление субъективного времени происходит если:

– наблюдаемые события обладают высокой дробностью, обеспечивающей частые перепады внимания наблюдателя;

– высокий уровень рефлексивности наблюдающей личности побуждает ее часто «отвлекаться» от происходящих событий, что, создает искусственную разделенность событийного ряда на отграниченные друг от друга эпизоды. Все эти психические механизмы связаны со склонностью человеческого сознания разделять наблюдаемые события на отдельны эпизоды, а затем подсчитывать (или не подсчитывать из-за недостаточной рефлексивности) их количество.

 

КОНСТАНТИН ФРУМКИН